Неточные совпадения
Молиться в ночь морозную
Под звездным небом Божиим
Люблю я с той поры.
Беда пристигнет — вспомните
И женам посоветуйте:
Усердней не помолишься
Нигде и никогда.
Чем
больше я молилася,
Тем легче становилося,
И
силы прибавлялося,
Чем чаще я касалася
До белой, снежной скатерти
Горящей головой…
Между тем дела в Глупове запутывались все
больше и
больше. Явилась третья претендентша, ревельская уроженка Амалия Карловна Штокфиш, которая основывала свои претензии единственно на том, что она два месяца жила у какого-то градоначальника в помпадуршах. Опять шарахнулись глуповцы к колокольне, сбросили с раската Семку и только что хотели спустить туда же пятого Ивашку, как были остановлены именитым гражданином
Силой Терентьевым Пузановым.
— Опасность в скачках военных, кавалерийских, есть необходимое условие скачек. Если Англия может указать в военной истории на самые блестящие кавалерийские дела, то только благодаря тому, что она исторически развивала в себе эту
силу и животных и людей. Спорт, по моему мнению, имеет
большое значение, и, как всегда, мы видим только самое поверхностное.
«Не торопиться и ничего не упускать», говорил себе Левин, чувствуя всё
больший и
больший подъем физических
сил и внимания ко всему тому, что предстояло сделать.
Принц пользовался необыкновенным даже между принцами здоровьем; и гимнастикой и хорошим уходом за своим телом, он довел себя до такой
силы, что, несмотря на излишества, которым он предавался в удовольствиях, он был свеж, как
большой зеленый глянцовитый голландский огурец.
Левин замолчал. Опять противопоставлялась эта
сила. Он знал, что, сколько они ни пытались, они не могли нанять
больше сорока, тридцати семи, тридцати восьми рабочих за настоящую цену; сорок нанимались, а
больше нет. Но всё-таки он не мог не бороться.
«Я не в
силах буду говорить с нею без чувства упрека, смотреть на нее без злобы, и она только еще
больше возненавидит меня, как и должно быть.
Он как бы снимал с нее те покровы, из-за которых она не вся была видна; каждая новая черта только
больше выказывала всю фигуру во всей ее энергической
силе, такою, какою она явилась ему вдруг от произведенного стеарином пятна.
— Если бы не было этого преимущества анти-нигилистического влияния на стороне классических наук, мы бы
больше подумали, взвесили бы доводы обеих сторон, — с тонкою улыбкой говорил Сергей Иванович, — мы бы дали простор тому и другому направлению. Но теперь мы знаем, что в этих пилюлях классического образования лежит целебная
сила антинигилизма, и мы смело предлагаем их нашим пациентам… А что как нет и целебной
силы? — заключил он, высыпая аттическую соль.
Правда, что легкость и ошибочность этого представления о своей вере смутно чувствовалась Алексею Александровичу, и он знал, что когда он, вовсе не думая о том, что его прощение есть действие высшей
силы, отдался этому непосредственному чувству, он испытал
больше счастья, чем когда он, как теперь, каждую минуту думал, что в его душе живет Христос и что, подписывая бумаги, он исполняет Его волю; но для Алексея Александровича было необходимо так думать, ему было так необходимо в его унижении иметь ту, хотя бы и выдуманную, высоту, с которой он, презираемый всеми, мог бы презирать других, что он держался, как за спасение, за свое мнимое спасение.
Разделите пополам, отдайте половину рабочей
силе; та разность, которая вам останется, будет
больше, и рабочей
силе достанется
больше.
Вронский любил его и зa его необычайную физическую
силу, которую он
большею частью выказывал тем, что мог пить как бочка, не спать и быть всё таким же, и за
большую нравственную
силу, которую он выказывал в отношениях к начальникам и товарищам, вызывая к себе страх и уважение, и в игре, которую он вел на десятки тысяч и всегда, несмотря на выпитое вино, так тонко и твердо, что считался первым игроком в Английском Клубе.
— Нет, я благодарю, я не хочу
больше чаю, — сказал Левин и, чувствуя, что он делает неучтивость, но не в
силах более продолжать этот разговор, краснея встал.
Присутствие этого ребенка вызывало во Вронском и в Анне чувство, подобное чувству мореплавателя, видящего по компасу, что направление, по которому он быстро движется, далеко расходится с надлежащим, но что остановить движение не в его
силах, что каждая минута удаляет его
больше и
больше от должного направления и что признаться себе в отступлении — всё равно, что признаться в погибели.
Известно, что есть много на свете таких лиц, над отделкою которых натура недолго мудрила, не употребляла никаких мелких инструментов, как-то: напильников, буравчиков и прочего, но просто рубила со своего плеча: хватила топором раз — вышел нос, хватила в другой — вышли губы,
большим сверлом ковырнула глаза и, не обскобливши, пустила на свет, сказавши: «Живет!» Такой же самый крепкий и на диво стаченный образ был у Собакевича: держал он его более вниз, чем вверх, шеей не ворочал вовсе и в
силу такого неповорота редко глядел на того, с которым говорил, но всегда или на угол печки, или на дверь.
Но ей нельзя. Нельзя? Но что же?
Да Ольга слово уж дала
Онегину. О Боже, Боже!
Что слышит он? Она могла…
Возможно ль? Чуть лишь из пеленок,
Кокетка, ветреный ребенок!
Уж хитрость ведает она,
Уж изменять научена!
Не в
силах Ленский снесть удара;
Проказы женские кляня,
Выходит, требует коня
И скачет. Пистолетов пара,
Две пули —
больше ничего —
Вдруг разрешат судьбу его.
Ей нужно было обвинять кого-нибудь в своем несчастии, и она говорила страшные слова, грозила кому-то с необыкновенной
силой, вскакивала с кресел, скорыми,
большими шагами ходила по комнате и потом падала без чувств.
Вдруг Жиран завыл и рванулся с такой
силой, что я чуть было не упал. Я оглянулся. На опушке леса, приложив одно ухо и приподняв другое, перепрыгивал заяц. Кровь ударила мне в голову, и я все забыл в эту минуту: закричал что-то неистовым голосом, пустил собаку и бросился бежать. Но не успел я этого сделать, как уже стал раскаиваться: заяц присел, сделал прыжок и
больше я его не видал.
Это не было строевое собранное войско, его бы никто не увидал; но в случае войны и общего движенья в восемь дней, не
больше, всякий являлся на коне, во всем своем вооружении, получа один только червонец платы от короля, — и в две недели набиралось такое войско, какого бы не в
силах были набрать никакие рекрутские наборы.
— Жалостно и обидно смотреть. Я видела по его лицу, что он груб и сердит. Я с радостью убежала бы, но, честное слово,
сил не было от стыда. И он стал говорить: «Мне, милая, это
больше невыгодно. Теперь в моде заграничный товар, все лавки полны им, а эти изделия не берут». Так он сказал. Он говорил еще много чего, но я все перепутала и забыла. Должно быть, он сжалился надо мною, так как посоветовал сходить в «Детский базар» и «Аладдинову лампу».
В последнее время она стала все чаще и
больше разговаривать с своею старшей девочкой, десятилетнею Поленькой, которая хотя и многого еще не понимала, но зато очень хорошо поняла, что нужна матери, и потому всегда следила за ней своими
большими умными глазками и всеми
силами хитрила, чтобы представиться все понимающею.
Среди комнаты стояла Лизавета, с
большим узлом в руках, и смотрела в оцепенении на убитую сестру, вся белая как полотно и как бы не в
силах крикнуть.
— Стало быть, я с ним приятель
большой… коли знаю, — продолжал Раскольников, неотступно продолжая смотреть в ее лицо, точно уже был не в
силах отвести глаз, — он Лизавету эту… убить не хотел… Он ее… убил нечаянно… Он старуху убить хотел… когда она была одна… и пришел… А тут вошла Лизавета… Он тут… и ее убил.
«Зубатов — идиот», — мысленно выругался он и, наткнувшись в темноте на стул, снова лег. Да, хотя старики-либералы спорят с молодежью, но почти всегда оговариваются, что спорят лишь для того, чтоб «предостеречь от ошибок», а в сущности, они провоцируют молодежь, подстрекая ее к
большей активности. Отец Татьяны, Гогин, обвиняет свое поколение в том, что оно не нашло в себе
сил продолжить дело народовольцев и позволило разыграться реакции Победоносцева. На одном из вечеров он покаянно сказал...
А когда подняли ее тяжелое стекло, старый китаец не торопясь освободил из рукава руку, рукав как будто сам, своею
силой, взъехал к локтю, тонкие, когтистые пальцы старческой, железной руки опустились в витрину, сковырнули с белой пластинки мрамора
большой кристалл изумруда, гордость павильона, Ли Хунг-чанг поднял камень на уровень своего глаза, перенес его к другому и, чуть заметно кивнув головой, спрятал руку с камнем в рукав.
Эта картина говорит
больше, другая
сила рисует ее огненной кистью, — не та
сила восставшего мужика, о которой ежедневно пишут газеты, явно — любуясь ею, а тайно, наверное, боясь.
Самгин шел тихо, как бы опасаясь расплескать на ходу все то, чем он был наполнен.
Большую часть сказанного Кутузовым Клим и читал и слышал из разных уст десятки раз, но в устах Кутузова эти мысли принимали как бы густоту и тяжесть первоисточника. Самгин видел пред собой Кутузова в тесном окружении раздраженных, враждебных ему людей вызывающе спокойным, уверенным в своей
силе, — как всегда, это будило и зависть и симпатию.
«Мне уже скоро сорок лет. Это — более чем половина жизни. С детства за мною признавались исключительные способности. Всю жизнь я испытываю священную неудовлетворенность событиями, людями, самим собою. Эта неудовлетворенность может быть только признаком
большой духовной
силы».
Но бывать у нее он считал полезным, потому что у нее, вечерами, собиралось все
больше людей, испуганных событиями на фронтах, тревога их росла, и постепенно к страху пред
силою внешнего врага присоединялся страх пред возможностью революции.
Чугунные руки парня бестолково дробили ломом крепко слежавшийся кирпич старой стены;
сила у парня была
большая, он играл, хвастался ею, а старичок подзадоривал его, взвизгивая...
—
Большой, волосатый, рыжий, горластый, как дьякон, с бородой почти до пояса, с глазами быка и такой же
силой, эдакое, знаешь, сказочное существо. Поссорится с отцом, старичком пудов на семь, свяжет его полотенцами, втащит по лестнице на крышу и, развязав, посадит верхом на конек. Пьянствовал, разумеется. Однако — умеренно. Там все пьют,
больше делать нечего. Из трех с лишком тысяч населения только пятеро были в Томске и лишь один знал, что такое театр, вот как!
— Ты видела библию Витте «Производительные
силы России»? Хвастливая книжища. У либералов, размышляющих якобы по Марксу, имеет
большой успех. Откровение.
— Ты — ешь
больше, даром кормят, — прибавила она, поворачивая нагло выпученные и всех презирающие глаза к столу крупнейших
сил города: среди них ослепительно сиял генерал Обухов, в орденах от подбородка до живота, такой усатый и картинно героический, как будто он был создан нарочно для того, чтоб им восхищались дети.
Разгорался спор, как и ожидал Самгин. Экипажей и красивых женщин становилось как будто все
больше. Обогнала пара крупных, рыжих лошадей, в коляске сидели, смеясь, две женщины, против них тучный, лысый человек с седыми усами; приподняв над головою цилиндр, он говорил что-то, обращаясь к толпе, надувал красные щеки, смешно двигал усами, ему аплодировали. Подул ветер и, смешав говор, смех, аплодисменты, фырканье лошадей, придал шуму хоровую
силу.
— Не брани меня, Андрей, а лучше в самом деле помоги! — начал он со вздохом. — Я сам мучусь этим; и если б ты посмотрел и послушал меня вот хоть бы сегодня, как я сам копаю себе могилу и оплакиваю себя, у тебя бы упрек не сошел с языка. Все знаю, все понимаю, но
силы и воли нет. Дай мне своей воли и ума и веди меня куда хочешь. За тобой я, может быть, пойду, а один не сдвинусь с места. Ты правду говоришь: «Теперь или никогда
больше». Еще год — поздно будет!
— А надолго ли? Потом освежают жизнь, — говорил он. — Они приводят к бездне, от которой не допросишься ничего, и с
большей любовью заставляют опять глядеть на жизнь… Они вызывают на борьбу с собой уже испытанные
силы, как будто затем, чтоб не давать им уснуть…
Он веровал еще
больше в эти волшебные звуки, в обаятельный свет и спешил предстать пред ней во всеоружии страсти, показать ей весь блеск и всю
силу огня, который пожирал его душу.
Начал гаснуть я над писаньем бумаг в канцелярии; гаснул потом, вычитывая в книгах истины, с которыми не знал, что делать в жизни, гаснул с приятелями, слушая толки, сплетни, передразниванье, злую и холодную болтовню, пустоту, глядя на дружбу, поддерживаемую сходками без цели, без симпатии; гаснул и губил
силы с Миной: платил ей
больше половины своего дохода и воображал, что люблю ее; гаснул в унылом и ленивом хождении по Невскому проспекту, среди енотовых шуб и бобровых воротников, — на вечерах, в приемные дни, где оказывали мне радушие как сносному жениху; гаснул и тратил по мелочи жизнь и ум, переезжая из города на дачу, с дачи в Гороховую, определяя весну привозом устриц и омаров, осень и зиму — положенными днями, лето — гуляньями и всю жизнь — ленивой и покойной дремотой, как другие…
«Нет, это не ограниченность в Тушине, — решал Райский, — это — красота души, ясная, великая! Это само благодушие природы, ее лучшие
силы, положенные прямо в готовые прочные формы. Заслуга человека тут — почувствовать и удержать в себе эту красоту природной простоты и уметь достойно носить ее, то есть ценить ее, верить в нее, быть искренним, понимать прелесть правды и жить ею — следовательно, ни
больше, ни меньше, как иметь сердце и дорожить этой
силой, если не выше
силы ума, то хоть наравне с нею.
К вечеру второго дня нашли Веру, сидящую на полу, в углу
большой залы, полуодетую. Борис и жена священника, приехавшая в тот день, почти
силой увели ее оттуда и положили в постель.
«А почему ж нет? — ревниво думал опять, — женщины любят эти рослые фигуры, эти открытые лица,
большие здоровые руки — всю эту рабочую
силу мышц… Но ужели Вера!..»
— Я уеду, Вера, — сказал он вслух, — я измучен, у меня нет
сил больше, я умру… Прощай! зачем ты обманула меня? зачем вызвала? зачем ты здесь? Чтоб наслаждаться моими муками!.. Уеду, пусти меня!
Она как будто теряет
силу, слабеет. Спокойствия в ней нет
больше: она собирает последние силенки, чтоб замаскироваться, уйти в себя, — это явно: но и в себе ей уже тесно — чаша переполняется, и волнение выступает наружу.
А они не видят, не понимают, все еще громоздят горы, которые вдруг выросли на его дороге и пропали, — их нет
больше, он одолел их страшною
силою любви и муки!
В ожидании какого-нибудь серьезного труда, какой могла дать ей жизнь со временем, по ее уму и
силам, она положила не избегать никакого дела, какое представится около нее, как бы оно просто и мелко ни было, — находя, что, под презрением к мелкому, обыденному делу и под мнимым ожиданием или изобретением какого-то нового, еще небывалого труда и дела, кроется у
большей части просто лень или неспособность, или, наконец, больное и смешное самолюбие — ставить самих себя выше своего ума и
сил.
— Вот вы кто! — сказала она. — Вы, кажется, хвастаетесь своим громким именем! Я слышала уж о вас. Вы стреляли в Нила Андреича и травили одну даму собакой… Это «новая
сила»? Уходите — да
больше не являйтесь сюда…
Возьми самое вялое создание, студень какую-нибудь, вон купчиху из слободы, вон самого благонамеренного и приличного чиновника, председателя, — кого хочешь: все непременно чувствовали, кто раз, кто
больше — смотря по темпераменту, кто тонко, кто грубо, животно — смотря по воспитанию, но все испытали раздражение страсти в жизни, судорогу, ее муки и боли, это самозабвение, эту другую жизнь среди жизни, эту хмельную игру
сил… это блаженство!..
Он не преследовал, конечно, потому, что под рукой не случилось другого извозчика, и я успел скрыться из глаз его. Я же доехал лишь до Сенной, а там встал и отпустил сани. Мне ужасно захотелось пройтись пешком. Ни усталости, ни
большой опьянелости я не чувствовал, а была лишь одна только бодрость; был прилив
сил, была необыкновенная способность на всякое предприятие и бесчисленные приятные мысли в голове.
О, тогда ненависть, глухая ненависть ко всему уже проникла в мое сердце, совсем напитала его; я хоть и обчищал щеткой Тушара по-прежнему, но уже ненавидел его изо всех
сил и каждый день все
больше и
больше.
У меня достало же
силы не есть и из копеек скопить семьдесят два рубля; достанет и настолько, чтобы и в самом вихре горячки, всех охватившей, удержаться и предпочесть верные деньги
большим.